за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Глава 24, где батя Дэвид уже подумывает а не выкрасть ли Ника и не отправить ли в рехаб силой, так достал xD
24
24
Ничего нельзя поделать, мы уже сделали все, что могли.
Мы сделали все, что могли, но должны попробовать что-то еще.
Мы с Вики мечемся между этими двумя точками зрения. После того? как Ник звонит снова, находясь под кайфом, выпрашивая денег, Вики сказала:
— Мы должны попытаться.
Я тоже заинтересован во вмешательстве, но думаю, что после всего, что мы сделали, это смешная и безнадежная затея.
— Ты не можешь контролировать это.
Но я и не могу отпустить Ника. Пока что нет. Скоро? Пока что нет. Я не могу отказаться от Ника. Я не откажусь от него, если только меня силой не заставят сделать это.
А может быть и откажусь.
Вы не повинны в этом, вы в силах контролировать это, вы не можете исцелить от этого. Знаю. Я много чего на свете не знаю, но кое-какие уроки, связанные с зависимостью, усвоил отлично. Есть несколько совершенно неправильных путей, но нет ни одного верного. Никому он неизвестен. Поскольку рецидив является частью процесса лечения? Ник еще может поправиться. С Ником все еще может быть в порядке. Я мысленно перебираю бесконечные истории людей, которых встречал в реабилитационных клиниках и на собраниях АА и Аль-Анон, а также истории друзей наших друзей, которым потребовалось несколько попыток, прежде чем они вылечились. Некоторые из них достигали дна - с ними случались немыслимо ужасные вещи - и буквально вытаскивали себя за волосы из наркоманских ночлежек, из водосточных канав, из притонов дилеров, из луж собственной крови и шли в реабилитационную клинику или ложились в больницу на детоксикацию? или приходили на собрания АА, или отправлялись домой к своим родителям.
Другие попадали в реабилитационные клиники, потому что жены выдвигали им ультиматум; по решению суда; потому что родители заставили; потому что друзья или родственники устроили им интервенцию. Женщина, которая слышала о нашей нелегкой ситуации, сказала:
— Пожалуйста, не сдавайтесь. Если бы я сдалась, то мой сын был бы мертв. Но я решила дать ему последний шанс. И это после семи реабилитационных клиник, после больницы, арестов и двух попыток суицида. Сейчас моему сыну двадцать пять, он уже три года в завязке и чувствует себя лучше, чем когда-либо. Люди советовали мне бросить его, но я их не послушала. Как мать может отказаться от своего ребенка? Если бы я последовала их советам, то его сейчас не было бы в живых. Это уж точно. Он бы погиб. Я позвонила вам, просто чтобы поделиться своей историей. Не переставайте надеяться и не бросайте его.
Будь это законно, я бы нанял человека, чтобы он похитил Ника и силком увез его в больницу на детоксикацию, надеясь, что он снова начнет вести трезвую жизнь - или, по крайней мере, выбравшись из своего иллюзорного наркоманского мирка, попытается это сделать.
Я слышал истории о родителях, которые нанимали похитителей для своих взрослых детей. Я бы и сам задумался о совершении преступления и был бы готов столкнуться с негативными последствиями этого поступка, если бы думал, что этот план сработает, но мне так не кажется. Ник бы сбежал. Если он не готов лечиться, то сбежит.
Но все же слишком рискованно сидеть и ждать, когда он достигнет дна. Мы с Карен решаем, что оплатим его лечение в любом дорогостоящем реабилитационном центре, если уговорим его отправиться туда. Опять. Его мать говорит, что она тоже поможет деньгами. Мы готовы заплатить еще раз. Да, мы понимаем, что это может быть пустая трата денег. Мы сходимся во мнении, что это уж точно будет последний раз, поскольку у некоторых наркоманов пребывание в клиниках может войти в привычку. Если Ник, пройдя еще один курс лечения, снова сорвется, то ему придется справляться своими силами, обращаться в благотворительные организации, оказывающие помощь наркоманам. Возможно, было бы лучше, если бы он на коленях пополз в государственное учреждение, умоляя о спасении. Но пойдет ли он на это? Подобные государственные программы лечения есть во многих городах, но их больницы всегда переполнены. Составляются списки ожидания. Нику пришлось бы ждать два, а то и четыре месяца, чтобы попасть в одну из них. У нас нет столько времени.
Иногда я в полном порядке. Это и значит "отпустить" ситуацию? Я "отпустил" ситуацию и, наверное, поэтому иногда в порядке. Каждый день я откладываю неприятные мысли на потом. Я наслаждаюсь компанией Карен, Дейзи, Джаспера и наших друзей. Вчера мы с Дейзи ходили на собрание книжного клуба. А вечером мы с Джаспером отправились на интереснейшую велосипедную прогулку, наблюдали за цаплями и белолобыми крачками, катаясь по дорогам вокруг Корте Мадера.
Иногда я в порядке, а иногда нет. Я консультируюсь с большим количеством экспертов. После всего случившегося, я уже не так наивен, чтобы полагать, что слова какого-либо эксперта решат наши семейные проблемы. Но и не столь высокомерен, чтобы думать, что смогу найти ответ самостоятельно. Я не планирую слепо следовать чьим-либо рекомендациям, но я собираю сведения, взвешиваю их и решаю, что делать дальше. Я знаю больше, чем раньше, в начале всей этой истории. Я знаю, что никому не известно, что именно нужно делать с Ником и другими зависимыми. Не угадаешь, сработает лечение или нет. И если сработает, то с которой попытки. Надо ли побуждать любимого человека действовать или стоит оставить его в покое.
За последние несколько лет я познакомился с несколькими экспертами, которых уважаю и мнению которых доверяю. Доктор Роусон из Калифорнийского знает о метамфетамине не больше, чем кто-либо другой. Будучи ученым, он полагается только на факты и правду. Он работает ради единственной цели - помощи наркозависимым. Я пишу ему емейл, спрашиваю, как он считает, после всего, через что мы прошли, будет ли интервенция пустой тратой времени, безумной затеей. Я полностью готов к тому, что получу в ответ общеизвестный мудрый совет: нужно позволить Нику достигнуть дна. Я ожидаю, что он порекомендует мне сделать все возможное, чтобы абстрагироваться от этой ситуации. Вместо этого он предупреждает меня, что интервенция отнюдь не панацея. Говорит, что это рискованно. И добавляет, что не располагает данными о том, будет ли после интервенции хуже или лучше. "Но - пишет он, - у меня сложилось впечатление, что некоторые их них (интервенционистов) насколько хорошо предсказывали реакцию близких и так умело организовывали это мероприятие, что в результате закоренелые наркоманы оказывались в реабилитационных центрах быстрее, чем если бы родственники ожидали "достижения дна". Это немаловажный вклад, поскольку "достигнуть дна" - тавтология. Когда человек наконец начинает вести "трезвую" жизнь и остается "чист" в течение продолжительного времени, то любые плохие события, случившиеся перед этим, считаются за "достиг дна". А в тех случаях, когда случаются равные по ужасности происшествия, но к трезвости не приводят, окружающие полагают, что дно достигнуто не было. Некоторые люди умирают, прежде чем опускаются на самое дно. Я не считаю, что идея с "достичь дна" - это полезная концепция. И полагаю, что интервенции могут быть действенны в случаях, когда нужно отправить на лечение людей с предубеждением к нему. Однако нет гарантий, что человек останется "чист" спустя год, пять, десять лет после курса лечения. И само лечение может дорого обойтись".
Потом он пишет, что решать все равно мне.
Забудьте теорию, забудьте статистику, забудьте проведенные исследования, касательно эффективности лечения. Если бы Ник был вашим сыном, что бы вы сделали?
"Если бы у меня был ребенок, подсевший на метамфетамин, я бы сделал все возможное, чтобы убедить его отправиться на лечение, а если бы он все равно продолжал употреблять мет (или героин, кокаин, алкоголь), представляющий угрозу для его жизни, то я бы всерьез обдумал возможность проведения интервенции. Я считаю, что если бы у меня был ребенок с любым другим хроническим рецидивирующим заболеванием, я точно так же продолжал бы отправлять его на лечение, пока есть силы и средства на это. Моя поддержка в первую очередь была бы направлена на его лечение.
Очередная попытка кажется сущим безумием - как можно помочь тому, кто отказывается от помощи? Но это не имеет значения. Мы попробуем снова. Его мать и отчим, и мы с Карен попробуем снова. Одна из поговорок АА гласит, что повторение одних и тех же действий с надеждой на получение иного результата - сущее безумие. Но в реабилитационных центрах напротив твердят, что может потребоваться несколько попыток, прежде чем человек вернется к "трезвой" жизни.
Я размышляю о детях тех людей, которые писали мне письма - "моя прекрасная, обожаемая дочка, самая добрая душа на Земле, умерла от передозировки в прошлом году. Ей было всего двадцать", - писал один отец - и задаюсь вопросом: как и когда мы должны начать действовать, чтобы еще раз отправить Ника на лечение.
"Если бы у меня был ребенок, подсевший на мет", — написал доктор Роусон. У меня есть такой ребенок.
Однажды утром Ник звонит мне и рассказывает, что у него появился новый план. У наркоманов они всегда есть. Они снова и снова переосмысливают все происходящее, чтобы вернуться к сладкой иллюзии, будто они все еще держат ситуацию под контролем. Ник сообщает мне, что они с его подружкой истратили весь запас мета, и теперь все, все кончено. Он не собирается поддаваться моим манипуляциям и отправляться обратно в рехаб. Он клянется, что на этот раз все будет иначе - "она мне не позволит употреблять, а я - ей, мы поклялись, мы сами вызовем полицию, если облажаемся, она уйдет от меня если я облажаюсь" - вот основная мысль его речи, за вычетом бесконечных заверений, что в этот раз все будет по-другому.
Он вешает трубку. Я звоню некоторым из "вторженцев", рекомендованных доктором Роусоном и наставнику из фонда Хазельден.
Потом я отвечаю на еще один звонок, в этот раз от друга, у которого есть контраргумент. Он лечился он алкоголизма и наркомании целых двадцать пять лет. Он говорит, что интервенции - ошибка и обращение в реабилитационную клинику - тоже.
— Индустрия рехабов очень похожа на индустрию по ремонту автомобилей, — объясняет он, — они хотят, чтобы ты вернулся. И люди всегда к ним возвращаются. Эта индустрия процветает, потому что никто на самом деле не выздоравливает. Они внушают тебе "продолжай возвращаться сюда".
Он мрачно смеется.
— Вот что им нужно. Я достиг дна, когда у меня ничего и никого не было, я все и всех потерял. И это сработало. Ты должен быть одиноким, сломленным, опустошенным и отчаявшимся.
Да, может быть это то, что нужно. Да, есть вероятность, что ни интервенция, ни еще один курс лечения в клинике не помогут. Но ведь могут и помочь. Возвращаться туда мы больше не будем. У нас нет на это ни денег, ни душевных сил. Мой мозг уже однажды взрывался и иногда кажется, что это может повториться снова.
Но прямо сейчас я тут, звоню "вторженцам", потому что Ник оставляет бессвязные сообщения на наших автоответчиках. И после всего, через что мы прошли, я все еще в замешательстве, на знакомом перепутье, разрываюсь между эмоциями, поступающими извне, и вырабатывающимися внутри - оставь его в покое, пусть страдает от последствий, принятых им решений, пусть пойдет на все, в попытках спасти свою жизнь.
Первый "вторженец" с которым я беседую, утверждает, что добивается успеха в 90% случаев, и я вежливо благодарю его за уделенное мне время. Может, он и правду говорит, но я в этом сомневаюсь.
Другой куда скромнее.
— Гарантий нет, но попробовать стоит, — говорит он.
Он предлагает следующий план: мы с матерью Ника, с Карен, с его друзьями и с его подружкой (если она решит к нам присоединиться) будем спорить с Ником и предоставим ему шанс отправиться на лечение. Палата для него будет забронирована заранее. Все присутствующие будут подбадривать Ника, советовать сесть в машину и немедленно ехать в клинику.
— Мне не верится, что он послушается, — говорю я.
— Это часто срабатывает, — продолжает объяснять он. — Смысл интервенции в том, что наркоман чувствует себя подавленным и уязвимым в присутствии членов семьи и друзей. Он может согласиться из-за чувства вины или стыда, или потому что объединенных усилий его близких достаточно, чтобы он смог осознать всю плачевность своего положения - люди, которые его любят, лгать не станут. Ими движет лишь одно стремление. Желание спасти его.
После небольшой паузы он спрашивает светским тоном:
— Какой у него любимый наркотик?
— Он употребляет почти все наркотики, какие только можно купить на улицах, но сильнее всего тяготеет к метамфетамину.
Человек на другом конце телефонного провода тяжело вздыхает.
— Я имел дело со всеми наркотиками, но ненавижу слышать про мет. Он такой разрушительный и непредсказуемый.
Я говорю ему, что посоветуюсь с матерью Ника и перезвоню позже.
Из "Наркоман в семье": Нет легких решений. Семьи наркоманов движутся по нелегкому пути, усеянному множеством ловушек и ложных надежд. Ошибки неизбежны. Боль неизбежна. Но со временем, если члены семьи относятся к проблеме зависимости без предубежденности, готовы учиться и осознают, что процесс выздоровления, как и сама зависимости, долог и труден, они станут мудрее и спокойнее. Члены семьи никогда не должны терять надежду - выздоровление может случиться (и случается) в любой день. Но в то же время они не должны отказаться от собственной жизни, в ожидании чудесного исцеления".
Когда это произойдет? Произойдет ли?
В то же время, чудом кажется уже то, что солнце на горизонте встает каждое утро и садится каждый вечер. Земной шар безостановочно вращается, есть тесты на знание орфографии, к которым нужно подготовиться, занятия в бассейне и тренировки по лакроссу, на которые нужно отвозить детей, домашние задания по математике; ужины, которые нужно приготовить и посуда, которую следует помыть по их окончанию. Есть работа - статьи, которые нужно дописать до дедлайна.
Через неделю Ник оставляет еще одно сообщение.
— Прошло уже одиннадцать дней. Я "чист". Одиннадцать дней.
Это правда? Выдержит ли он и двенадцать дней?
Сколько раз я давал себе обещания, что никогда больше не буду этого делать, не буду жить в состоянии паники, ожидая появится Ник или не появится, проверяя его или не проверяя. Совершать одни и тех действия, ожидая какого-то другого результата - очевидный признак безумия.
Я не стану опять так жить. Я буду так жить. Вверх и вниз. Запутавшийся, печальный. Сходящий с ума и возвращающийся в норму. Номер "вторженца" у меня под рукой.
Одним субботним вечером, после тренировки по лакроссу, Джаспер уезжает с ночевкой на мальчишескую вечеринку по случаю дня рождения одного из его приятелей. Карен в городе, развешивает картины, готовясь к завтрашнему открытию выставки, так что мы с Дейзи остаемся одни в доме в Инвернесс.
Брут тяжело дышит, лежа на диване возле камина, после своей обычной погони за куропатками, оккупировавшими сад. Может быть он и старый, но дрожь в лапах не может удержать его от этого изнурительного вида спорта.
Теперь он слишком вымотался, чтобы убежать от Дейзи и полностью в ее власти. Используя лаки "Klutz Press" - светло-пурпурный и розовый - она красит ему когти. Делает оригами из бумаги, чтобы погадать на них. Прямо сейчас гадает Бруту. Обычно люди называют определенные цвета и цифры, но в случае с Брутом он делает свой выбор при помощи "зевков", "подергиваний" и "пыхтения".
— Ну слушай, большой пушистый шар, — объявляет она.
Предсказания для него:
"Ты прекрасно проведешь день, будешь много кушать и спать".
"Ты встретишь большого дога и вы подружитесь".
"Ты украдешь стейк, у тебя будут проблемы".
Туман, похожий на пар и плотный словно хлопок, загораживает солнце, но его свет все еще различим.
Вечером мы с Дейзи читаем вместе - книга написана одной из наших любимых детских писательниц, Евой Ибботсон. Дейзи кладет голову мне на плечо. Языком она подталкивает свои брекеты к самым губам, а потом с щелчком ставит их на место. Двигает вперед, толкает назад, щелчок.
— Перестань играть со своими брекетами.
— Это забавно.
Она снова щелкает ими.
— Ортодонт говорил, что нельзя так делать. Перестань.
— Ладно.
Очередной щелчок.
Мы закрываем "Звезду Казани", и я целую Дейзи в лоб. Она отправляется в кровать. Я лежу в своей постели и читаю, когда раздается телефонный звонок. Ник. Он говорит, что в полном порядке и дела у него идут хорошо, но я могу с уверенностью утверждать, что он под кайфом. Что ему и сообщаю. Он настаивает, что принимал только лекарства, помогающие "слезать" с мета, героина и кокса.
—Я принимаю только Клоназепам, Себоксин, Атомоксетин и Алпразолам.
— Это ты называешь "только"?
Он уверяет, что эти лекарства ему прописал врач. Если так, то я не вижу никакой разницы между этим врачом и другими его наркодилерами.
Ник говорит:
— Я знаю, что недостаточно трезв по меркам АА, но это все хуйня. Я чист.
— Позвони мне когда будешь достаточно трезв по меркам АА, — отвечаю я.
— Договорились.
Утром я проверяю свою электронную почту, прежде чем отправляюсь забирать Джаспера после его ночных посиделок.
Девушка Ника прислала срочное сообщение.
"Сегодня утром он бросил меня в магазине, собираясь пойти к его матери, сказал, что вернется через 15 минут. Уехал на моей машине, а там у меня и кошелек, и ингалятор. Я прождала его в магазине 4 часа, прежде чем друг прислал за мной машину, а Ник так и не вернулся. Пожалуйста, свяжитесь со мной (ее телефонный номер). Это срочно".
Красивый мальчик
24
24
Ничего нельзя поделать, мы уже сделали все, что могли.
Мы сделали все, что могли, но должны попробовать что-то еще.
Мы с Вики мечемся между этими двумя точками зрения. После того? как Ник звонит снова, находясь под кайфом, выпрашивая денег, Вики сказала:
— Мы должны попытаться.
Я тоже заинтересован во вмешательстве, но думаю, что после всего, что мы сделали, это смешная и безнадежная затея.
— Ты не можешь контролировать это.
Но я и не могу отпустить Ника. Пока что нет. Скоро? Пока что нет. Я не могу отказаться от Ника. Я не откажусь от него, если только меня силой не заставят сделать это.
А может быть и откажусь.
Вы не повинны в этом, вы в силах контролировать это, вы не можете исцелить от этого. Знаю. Я много чего на свете не знаю, но кое-какие уроки, связанные с зависимостью, усвоил отлично. Есть несколько совершенно неправильных путей, но нет ни одного верного. Никому он неизвестен. Поскольку рецидив является частью процесса лечения? Ник еще может поправиться. С Ником все еще может быть в порядке. Я мысленно перебираю бесконечные истории людей, которых встречал в реабилитационных клиниках и на собраниях АА и Аль-Анон, а также истории друзей наших друзей, которым потребовалось несколько попыток, прежде чем они вылечились. Некоторые из них достигали дна - с ними случались немыслимо ужасные вещи - и буквально вытаскивали себя за волосы из наркоманских ночлежек, из водосточных канав, из притонов дилеров, из луж собственной крови и шли в реабилитационную клинику или ложились в больницу на детоксикацию? или приходили на собрания АА, или отправлялись домой к своим родителям.
Другие попадали в реабилитационные клиники, потому что жены выдвигали им ультиматум; по решению суда; потому что родители заставили; потому что друзья или родственники устроили им интервенцию. Женщина, которая слышала о нашей нелегкой ситуации, сказала:
— Пожалуйста, не сдавайтесь. Если бы я сдалась, то мой сын был бы мертв. Но я решила дать ему последний шанс. И это после семи реабилитационных клиник, после больницы, арестов и двух попыток суицида. Сейчас моему сыну двадцать пять, он уже три года в завязке и чувствует себя лучше, чем когда-либо. Люди советовали мне бросить его, но я их не послушала. Как мать может отказаться от своего ребенка? Если бы я последовала их советам, то его сейчас не было бы в живых. Это уж точно. Он бы погиб. Я позвонила вам, просто чтобы поделиться своей историей. Не переставайте надеяться и не бросайте его.
Будь это законно, я бы нанял человека, чтобы он похитил Ника и силком увез его в больницу на детоксикацию, надеясь, что он снова начнет вести трезвую жизнь - или, по крайней мере, выбравшись из своего иллюзорного наркоманского мирка, попытается это сделать.
Я слышал истории о родителях, которые нанимали похитителей для своих взрослых детей. Я бы и сам задумался о совершении преступления и был бы готов столкнуться с негативными последствиями этого поступка, если бы думал, что этот план сработает, но мне так не кажется. Ник бы сбежал. Если он не готов лечиться, то сбежит.
Но все же слишком рискованно сидеть и ждать, когда он достигнет дна. Мы с Карен решаем, что оплатим его лечение в любом дорогостоящем реабилитационном центре, если уговорим его отправиться туда. Опять. Его мать говорит, что она тоже поможет деньгами. Мы готовы заплатить еще раз. Да, мы понимаем, что это может быть пустая трата денег. Мы сходимся во мнении, что это уж точно будет последний раз, поскольку у некоторых наркоманов пребывание в клиниках может войти в привычку. Если Ник, пройдя еще один курс лечения, снова сорвется, то ему придется справляться своими силами, обращаться в благотворительные организации, оказывающие помощь наркоманам. Возможно, было бы лучше, если бы он на коленях пополз в государственное учреждение, умоляя о спасении. Но пойдет ли он на это? Подобные государственные программы лечения есть во многих городах, но их больницы всегда переполнены. Составляются списки ожидания. Нику пришлось бы ждать два, а то и четыре месяца, чтобы попасть в одну из них. У нас нет столько времени.
Иногда я в полном порядке. Это и значит "отпустить" ситуацию? Я "отпустил" ситуацию и, наверное, поэтому иногда в порядке. Каждый день я откладываю неприятные мысли на потом. Я наслаждаюсь компанией Карен, Дейзи, Джаспера и наших друзей. Вчера мы с Дейзи ходили на собрание книжного клуба. А вечером мы с Джаспером отправились на интереснейшую велосипедную прогулку, наблюдали за цаплями и белолобыми крачками, катаясь по дорогам вокруг Корте Мадера.
Иногда я в порядке, а иногда нет. Я консультируюсь с большим количеством экспертов. После всего случившегося, я уже не так наивен, чтобы полагать, что слова какого-либо эксперта решат наши семейные проблемы. Но и не столь высокомерен, чтобы думать, что смогу найти ответ самостоятельно. Я не планирую слепо следовать чьим-либо рекомендациям, но я собираю сведения, взвешиваю их и решаю, что делать дальше. Я знаю больше, чем раньше, в начале всей этой истории. Я знаю, что никому не известно, что именно нужно делать с Ником и другими зависимыми. Не угадаешь, сработает лечение или нет. И если сработает, то с которой попытки. Надо ли побуждать любимого человека действовать или стоит оставить его в покое.
За последние несколько лет я познакомился с несколькими экспертами, которых уважаю и мнению которых доверяю. Доктор Роусон из Калифорнийского знает о метамфетамине не больше, чем кто-либо другой. Будучи ученым, он полагается только на факты и правду. Он работает ради единственной цели - помощи наркозависимым. Я пишу ему емейл, спрашиваю, как он считает, после всего, через что мы прошли, будет ли интервенция пустой тратой времени, безумной затеей. Я полностью готов к тому, что получу в ответ общеизвестный мудрый совет: нужно позволить Нику достигнуть дна. Я ожидаю, что он порекомендует мне сделать все возможное, чтобы абстрагироваться от этой ситуации. Вместо этого он предупреждает меня, что интервенция отнюдь не панацея. Говорит, что это рискованно. И добавляет, что не располагает данными о том, будет ли после интервенции хуже или лучше. "Но - пишет он, - у меня сложилось впечатление, что некоторые их них (интервенционистов) насколько хорошо предсказывали реакцию близких и так умело организовывали это мероприятие, что в результате закоренелые наркоманы оказывались в реабилитационных центрах быстрее, чем если бы родственники ожидали "достижения дна". Это немаловажный вклад, поскольку "достигнуть дна" - тавтология. Когда человек наконец начинает вести "трезвую" жизнь и остается "чист" в течение продолжительного времени, то любые плохие события, случившиеся перед этим, считаются за "достиг дна". А в тех случаях, когда случаются равные по ужасности происшествия, но к трезвости не приводят, окружающие полагают, что дно достигнуто не было. Некоторые люди умирают, прежде чем опускаются на самое дно. Я не считаю, что идея с "достичь дна" - это полезная концепция. И полагаю, что интервенции могут быть действенны в случаях, когда нужно отправить на лечение людей с предубеждением к нему. Однако нет гарантий, что человек останется "чист" спустя год, пять, десять лет после курса лечения. И само лечение может дорого обойтись".
Потом он пишет, что решать все равно мне.
Забудьте теорию, забудьте статистику, забудьте проведенные исследования, касательно эффективности лечения. Если бы Ник был вашим сыном, что бы вы сделали?
"Если бы у меня был ребенок, подсевший на метамфетамин, я бы сделал все возможное, чтобы убедить его отправиться на лечение, а если бы он все равно продолжал употреблять мет (или героин, кокаин, алкоголь), представляющий угрозу для его жизни, то я бы всерьез обдумал возможность проведения интервенции. Я считаю, что если бы у меня был ребенок с любым другим хроническим рецидивирующим заболеванием, я точно так же продолжал бы отправлять его на лечение, пока есть силы и средства на это. Моя поддержка в первую очередь была бы направлена на его лечение.
Очередная попытка кажется сущим безумием - как можно помочь тому, кто отказывается от помощи? Но это не имеет значения. Мы попробуем снова. Его мать и отчим, и мы с Карен попробуем снова. Одна из поговорок АА гласит, что повторение одних и тех же действий с надеждой на получение иного результата - сущее безумие. Но в реабилитационных центрах напротив твердят, что может потребоваться несколько попыток, прежде чем человек вернется к "трезвой" жизни.
Я размышляю о детях тех людей, которые писали мне письма - "моя прекрасная, обожаемая дочка, самая добрая душа на Земле, умерла от передозировки в прошлом году. Ей было всего двадцать", - писал один отец - и задаюсь вопросом: как и когда мы должны начать действовать, чтобы еще раз отправить Ника на лечение.
"Если бы у меня был ребенок, подсевший на мет", — написал доктор Роусон. У меня есть такой ребенок.
Однажды утром Ник звонит мне и рассказывает, что у него появился новый план. У наркоманов они всегда есть. Они снова и снова переосмысливают все происходящее, чтобы вернуться к сладкой иллюзии, будто они все еще держат ситуацию под контролем. Ник сообщает мне, что они с его подружкой истратили весь запас мета, и теперь все, все кончено. Он не собирается поддаваться моим манипуляциям и отправляться обратно в рехаб. Он клянется, что на этот раз все будет иначе - "она мне не позволит употреблять, а я - ей, мы поклялись, мы сами вызовем полицию, если облажаемся, она уйдет от меня если я облажаюсь" - вот основная мысль его речи, за вычетом бесконечных заверений, что в этот раз все будет по-другому.
Он вешает трубку. Я звоню некоторым из "вторженцев", рекомендованных доктором Роусоном и наставнику из фонда Хазельден.
Потом я отвечаю на еще один звонок, в этот раз от друга, у которого есть контраргумент. Он лечился он алкоголизма и наркомании целых двадцать пять лет. Он говорит, что интервенции - ошибка и обращение в реабилитационную клинику - тоже.
— Индустрия рехабов очень похожа на индустрию по ремонту автомобилей, — объясняет он, — они хотят, чтобы ты вернулся. И люди всегда к ним возвращаются. Эта индустрия процветает, потому что никто на самом деле не выздоравливает. Они внушают тебе "продолжай возвращаться сюда".
Он мрачно смеется.
— Вот что им нужно. Я достиг дна, когда у меня ничего и никого не было, я все и всех потерял. И это сработало. Ты должен быть одиноким, сломленным, опустошенным и отчаявшимся.
Да, может быть это то, что нужно. Да, есть вероятность, что ни интервенция, ни еще один курс лечения в клинике не помогут. Но ведь могут и помочь. Возвращаться туда мы больше не будем. У нас нет на это ни денег, ни душевных сил. Мой мозг уже однажды взрывался и иногда кажется, что это может повториться снова.
Но прямо сейчас я тут, звоню "вторженцам", потому что Ник оставляет бессвязные сообщения на наших автоответчиках. И после всего, через что мы прошли, я все еще в замешательстве, на знакомом перепутье, разрываюсь между эмоциями, поступающими извне, и вырабатывающимися внутри - оставь его в покое, пусть страдает от последствий, принятых им решений, пусть пойдет на все, в попытках спасти свою жизнь.
Первый "вторженец" с которым я беседую, утверждает, что добивается успеха в 90% случаев, и я вежливо благодарю его за уделенное мне время. Может, он и правду говорит, но я в этом сомневаюсь.
Другой куда скромнее.
— Гарантий нет, но попробовать стоит, — говорит он.
Он предлагает следующий план: мы с матерью Ника, с Карен, с его друзьями и с его подружкой (если она решит к нам присоединиться) будем спорить с Ником и предоставим ему шанс отправиться на лечение. Палата для него будет забронирована заранее. Все присутствующие будут подбадривать Ника, советовать сесть в машину и немедленно ехать в клинику.
— Мне не верится, что он послушается, — говорю я.
— Это часто срабатывает, — продолжает объяснять он. — Смысл интервенции в том, что наркоман чувствует себя подавленным и уязвимым в присутствии членов семьи и друзей. Он может согласиться из-за чувства вины или стыда, или потому что объединенных усилий его близких достаточно, чтобы он смог осознать всю плачевность своего положения - люди, которые его любят, лгать не станут. Ими движет лишь одно стремление. Желание спасти его.
После небольшой паузы он спрашивает светским тоном:
— Какой у него любимый наркотик?
— Он употребляет почти все наркотики, какие только можно купить на улицах, но сильнее всего тяготеет к метамфетамину.
Человек на другом конце телефонного провода тяжело вздыхает.
— Я имел дело со всеми наркотиками, но ненавижу слышать про мет. Он такой разрушительный и непредсказуемый.
Я говорю ему, что посоветуюсь с матерью Ника и перезвоню позже.
Из "Наркоман в семье": Нет легких решений. Семьи наркоманов движутся по нелегкому пути, усеянному множеством ловушек и ложных надежд. Ошибки неизбежны. Боль неизбежна. Но со временем, если члены семьи относятся к проблеме зависимости без предубежденности, готовы учиться и осознают, что процесс выздоровления, как и сама зависимости, долог и труден, они станут мудрее и спокойнее. Члены семьи никогда не должны терять надежду - выздоровление может случиться (и случается) в любой день. Но в то же время они не должны отказаться от собственной жизни, в ожидании чудесного исцеления".
Когда это произойдет? Произойдет ли?
В то же время, чудом кажется уже то, что солнце на горизонте встает каждое утро и садится каждый вечер. Земной шар безостановочно вращается, есть тесты на знание орфографии, к которым нужно подготовиться, занятия в бассейне и тренировки по лакроссу, на которые нужно отвозить детей, домашние задания по математике; ужины, которые нужно приготовить и посуда, которую следует помыть по их окончанию. Есть работа - статьи, которые нужно дописать до дедлайна.
Через неделю Ник оставляет еще одно сообщение.
— Прошло уже одиннадцать дней. Я "чист". Одиннадцать дней.
Это правда? Выдержит ли он и двенадцать дней?
Сколько раз я давал себе обещания, что никогда больше не буду этого делать, не буду жить в состоянии паники, ожидая появится Ник или не появится, проверяя его или не проверяя. Совершать одни и тех действия, ожидая какого-то другого результата - очевидный признак безумия.
Я не стану опять так жить. Я буду так жить. Вверх и вниз. Запутавшийся, печальный. Сходящий с ума и возвращающийся в норму. Номер "вторженца" у меня под рукой.
Одним субботним вечером, после тренировки по лакроссу, Джаспер уезжает с ночевкой на мальчишескую вечеринку по случаю дня рождения одного из его приятелей. Карен в городе, развешивает картины, готовясь к завтрашнему открытию выставки, так что мы с Дейзи остаемся одни в доме в Инвернесс.
Брут тяжело дышит, лежа на диване возле камина, после своей обычной погони за куропатками, оккупировавшими сад. Может быть он и старый, но дрожь в лапах не может удержать его от этого изнурительного вида спорта.
Теперь он слишком вымотался, чтобы убежать от Дейзи и полностью в ее власти. Используя лаки "Klutz Press" - светло-пурпурный и розовый - она красит ему когти. Делает оригами из бумаги, чтобы погадать на них. Прямо сейчас гадает Бруту. Обычно люди называют определенные цвета и цифры, но в случае с Брутом он делает свой выбор при помощи "зевков", "подергиваний" и "пыхтения".
— Ну слушай, большой пушистый шар, — объявляет она.
Предсказания для него:
"Ты прекрасно проведешь день, будешь много кушать и спать".
"Ты встретишь большого дога и вы подружитесь".
"Ты украдешь стейк, у тебя будут проблемы".
Туман, похожий на пар и плотный словно хлопок, загораживает солнце, но его свет все еще различим.
Вечером мы с Дейзи читаем вместе - книга написана одной из наших любимых детских писательниц, Евой Ибботсон. Дейзи кладет голову мне на плечо. Языком она подталкивает свои брекеты к самым губам, а потом с щелчком ставит их на место. Двигает вперед, толкает назад, щелчок.
— Перестань играть со своими брекетами.
— Это забавно.
Она снова щелкает ими.
— Ортодонт говорил, что нельзя так делать. Перестань.
— Ладно.
Очередной щелчок.
Мы закрываем "Звезду Казани", и я целую Дейзи в лоб. Она отправляется в кровать. Я лежу в своей постели и читаю, когда раздается телефонный звонок. Ник. Он говорит, что в полном порядке и дела у него идут хорошо, но я могу с уверенностью утверждать, что он под кайфом. Что ему и сообщаю. Он настаивает, что принимал только лекарства, помогающие "слезать" с мета, героина и кокса.
—Я принимаю только Клоназепам, Себоксин, Атомоксетин и Алпразолам.
— Это ты называешь "только"?
Он уверяет, что эти лекарства ему прописал врач. Если так, то я не вижу никакой разницы между этим врачом и другими его наркодилерами.
Ник говорит:
— Я знаю, что недостаточно трезв по меркам АА, но это все хуйня. Я чист.
— Позвони мне когда будешь достаточно трезв по меркам АА, — отвечаю я.
— Договорились.
Утром я проверяю свою электронную почту, прежде чем отправляюсь забирать Джаспера после его ночных посиделок.
Девушка Ника прислала срочное сообщение.
"Сегодня утром он бросил меня в магазине, собираясь пойти к его матери, сказал, что вернется через 15 минут. Уехал на моей машине, а там у меня и кошелек, и ингалятор. Я прождала его в магазине 4 часа, прежде чем друг прислал за мной машину, а Ник так и не вернулся. Пожалуйста, свяжитесь со мной (ее телефонный номер). Это срочно".
@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик
-
-
21.12.2019 в 23:55-
-
22.12.2019 в 00:06