Глава 17, если припомнить Твика, то выяснится, что Ник напиздел насчет того как случайно встретил знакомых родителей в Сан-Франциско

Красивый мальчик

Глава 17

Глава 17

В некоторых городах каждый полдень звонят церковные колокола или бьют часы на башне. В Пойнт Рейес в это время слышится карканье воронов, за которым следует громкое разноплановое мычание, транслируемое через приемник рядом с "Western Saloon". Карканье и мычание нас ненадолго задерживают. Я нахожусь на фермерском рынке в "Toby's Feed Barn" вместе с Джаспером и Дейзи и происходящее напоминает сцену из "Оклахомы!". Наши соседи и друзья покупают помидоры, огурцы, зелень для салатов и сыры от "Cowgirl Creamery". Джаспер и Дейзи пробуют свежую сальсу.
Мы сталкиваемся с моим братом, невесткой и их детьми, рядом с корзинкой полной томатов сорта "Ранняя девочка", базилика и других трав, предназначенных для посадки, выложенных рядами рядом с фреской, на которой запечатлены местные жители, включая Тоби в его вязаной шапочке и мою племянницу (тогда она была еще совсем маленькой).

К настоящему времени почти все наши городские знакомые в курсе ситуации с Ником и спрашивают о нем без малейшего стеснения. Лорен, мать, которая столкнулась с той же бедой - ее дочь, героиновая наркоманка, едва не погибла в автомобильной аварии - обнимает меня и начинает плакать. Я рад, что Джаспер и Дейзи вместе с их двоюродными братьями в этот момент отошли послушать скрипку и басы, в комбинации выдающих блюграсс.

Мой телефон звонит и я вижу, что это Ник. Я ищу место поспокойнее, подальше от толпы и останавливаюсь рядом с задумчивыми цыплятами в клетках в сарае Тоби. Я отвечаю на звонок, но слышу только тишину. Проверяю голосовую почту. Есть одно сообщение - от Ника. Он говорит невнятно, голос звучит дерзко.
— Ладно, ладно... прости. Господи, как же это тяжело. Извини. Я бросил употреблять. Чувствую себя паршиво и пытаюсь сосредоточиться на работе... Мне надо много спать, потому что мое тело от меня не в восторге. Я проспал всю пятницу... Проснулся в субботу и даже не понял, что пропустил целый день. Не знаю что делать. Я в растерянности.
Потом - тишина.
Джаспер, в футболке и шортах цвета хаки подбегает ко мне:
— Можно мы купим имбирное печенье?
Он что-то замечает и резко останавливается.
— Что?
Он с тревогой смотрит на телефон в моих руках и спрашивает:
— Ник звонил?

Где-то спустя неделю Ник связывается с матерью, просит о помощи.

"Честно говоря, ты была бы в шоке от того, какой у меня сейчас образ жизни и с каким количеством дерьма мне приходится справляться, — пишет он в своем емейле. — У меня проблемы. Прошлые два месяца были совершенно безумными, и в конечном итоге все кончилось тем, что меня выгнали из дому. У меня нет денег, ничего нет... Мне не помогут, если не вернусь в клинику. А это не вариант. Я и так знаю все, что там скажут... АА и Высшие Силы мне не помогают. После этого я чувствую все ту же ужасную пустоту внутри".
На этом месте письмо обрывается.
Еще одно письмо к Вики:
"В данный момент мне паршиво как физически так и морально, так что извини если выражаюсь не шибко красноречиво, — пишет он, — я тебе как-нибудь вечером позвоню, но мне просто хотелось записать несколько мыслей на бумаге".
Он рассказывает, что украл несколько чеков у друга матери.
"Может, в полиции на меня уже выписан орден и надо будет выплатить штраф или просто продолжать скрываться".

Мы с Вики расходимся во мнении насчет дальнейших действий. Я понимаю, что она напугана, но меня смущает то, что она оплатила его долг. Ее порыв естественен и можно даже сказать, что похвален, но я опасаюсь, что ее поддержка только позволит ему отстрочить неизбежное и продолжать следовать все тем же опасным курсом. Но по крайней мере она сказала, что оплатить его долги - это одно, а наличные она ему выдавать не собирается. Давать наркоману деньги - все равно, что вручать заряженный пистолет тому, кто в одному шаге от самоубийства. Когда я рассказываю Карен про емейл и говорю, насколько непостижимо для меня то, что Ник совершает настолько отвратительные поступки - упоенно предается саморазрушению - она выходит из себя.
— Я так устала от этого!
— Что я могу поделать?
— Просто у меня все это уже в печенках.
Она уходит из комнаты.

Ник снова пропадает, потом появляется, периодически общается со своей матерью, но не со мной. Когда наши старые друзья из Нью-Йорка приезжают в Сан-Франциско, Вики устраивает Нику встречу с ними. Она упрашивает его пойти к ним в отель. Он идет. Грязный и под кайфом, он даже не может убедить охранников пропустить его внутрь, пока не уговаривает их связаться с нашими друзьями. Когда он, скелет с пепельной кожей, дерганный и бормочущий, шаткой походкой вваливается к ним в комнату, они оба приходят в ужас как из-за его истощенного вида, так и от следов на руках. Они упрашивают его полететь с ними в Нью-Йорк, где он сможет жить у них и пройти детоксикацию. Возможно, его любовь к улицам Сан-Франциско поутихла, может, он устал или напуган или просто заинтригован возможностью пожить в Нью-Йорке. Он соглашается уехать, но перед этим решает еще раз закинуться метом. Дилер дарит ему прощальный подарок, непомерно большую дозу мета, и Ник вынюхает ее перед посадкой на рейс. По прибытию в Нью-Йорк наши друзья уговаривают Ника встретиться с психиатром, который специализируется на борьбе с зависимостями. Врач прописывает снотворное, и на следующей неделе Ник почти все время спит. Он претерпевает физические мучения, сопровождающиеся душевной болью - "раскаяние, стыд, неверие, жажда наркотиков, жажда смерти" - как он мне рассказывает, когда звонит. Мне тяжело говорить, что я люблю его и что мне жаль, а больше сказать, кажется, и нечего.

Проходит неделя.
Я отвечаю на телефонный звонок. Звонит представитель банка, в котором у меня раньше был счет. Некто выписал чек на пятьсот долларов на уже закрытый счет. Каждое новое предательство приводит к новому всплеску эмоций, которые воюют друг с другом в моей голове. Быть ограбленным - в любом случае ужасный, травмирующий опыт. Но когда это делает твой собственный сын... Сперва Карен, теперь я.

Когда Ник звонит мне где-то через месяц, то его голос звучит уже бодрее. Вики помогла ему перебраться в квартиру в Бруклине, и он устроился на работу. После того. как Ник пришел к выводу, что поступление в университет было глупой идеей, он выяснил, что работа с минимальной заработной платой - еще хуже и поэтому теперь снова хочет учиться.
— В этот раз я сам о себе позабочусь, — говорит он. — Я упустил все прошлые шансы, но уж этот-то не упущу.
Ник говорит мне, что понимает, что никогда больше не должен употреблять мет, это ему ясно, но (по его словам) врач утверждает, что нет ничего дурного в косяке с травкой или бокале вина; это поможет ему "сохранять равновесие".
Поэтому я снова готовлюсь к худшему. Причины для беспокойства имеются. Результаты исследования, проведенного в Калифорнийском университете, показали, что в случае с наркозависимым, курящим марихуану или употребляющим алкоголь, вероятность того, что он вновь сорвется и начнет принимать мет, возрастает в двенадцать раз.

Тем не менее, я никак не мог подготовиться к телефонному звонку в пять утра в воскресенье. Я вскакиваю на ноги, сердце колотится. Карен поднимает голову и смотрит на меня.
— Что такое?
Я снимаю трубку и слабым голосом говорю: "Алло?".
Это отчим Ника. Отчим Ника? За прошедшие двадцать лет я говорил с ним всего несколько раз. Да еще и в такое время?
Он сообщает, что с ним только что связался врач из Бруклина. Ник попал в отделение скорой помощи после передозировки.
— Он в критическом состоянии, находится на системе жизнеобеспечения.
Я ждал подобного звонка и все же это нелегко вынести. Я вешаю трубку и пересказываю новости Карен.
— С ним все будет в порядке?
— Я не знаю.
Я начинаю молиться, умоляю Бога, в которого никогда не верил. "Боже, не дай ему умереть. Прошу, не дай ему умереть". Я звоню врачу, который объясняет, что кто-то - один из тех ребят, с кем Ник было прошлой ночью, когда это случилось - набрал 911, потому что Ник потерял сознание. К дому, где жил Ник, подъехала машина скорой помощи. Увидев ее, арендодатель Ника связался с Вики, которая платит за квартиру. Доктор говорит мне, что если бы фельдшеры скорой помощи явились туда чуть позже, Ник был бы уже мертв. А так шанс есть.

Я вынужден был научиться жить с мучительными противоречиями, например, с мыслями о том, что наркоман не несет ответственности за свои действия, и в то же время только на него и можно возложить ответственность за них. Кроме того, я смирился с тем, что столкнулся с проблемой, от которой нет лекарства, и для которой, может быть, не существует решения. Я знаю, что должен провести черту на песке - что я должен принять, что могу сделать, с чем не смирюсь и на что повлиять не могу - и в то же время должен быть готов в любой момент стереть эту черту и нарисовать заново в другом месте.
Теперь, когда Ник находится в больнице, я обнаруживаю, что люблю его больше чем когда-либо, и испытываю сильнейшее сострадание. Я покупаю билет на самолет до Нью-Йорка и кидаю кое-какие вещи в чемодан.
Телефон снова звонит.
Это тот же врач. Он говорит серьезно, с ноткой сочувствия. Сообщает мне, что Ник поправится. Его жизненные показатели возвращаются в норму.
— Вашему мальчику очень сильно повезло, — произносит врач, — он получил еще один шанс.
Мой сын получил еще один шанс. Впервые, с того момента как раздался ранний звонок, я вдыхаю полной грудью.
Просыпаются Джаспер и Дейзи. Они заходят в комнату и видят, в каком мы состоянии. Мы рассказываем им, что случилось. Говорим им, что всем нам остается только надеяться, что Ник поправится.
Я звоню в больницу и спрашиваю, могу ли поговорить с Ником. Врач отказывает, потому что Ник спит, предлагает перезвонить через несколько часов. Я иду прогуляться. Хожу по саду. Несколько раз звоню Вики, выражаю сочувствие. Наш ребенок чуть не умер. Джаспер и Дейзи снова спрашивают, поправится ли Ник.

Через час я вновь звоню в больницу, и мой звонок переводят на телефон, стоящий у постели Ника. Едва ли он в состоянии вести связную беседу, но его голос звучит как у абсолютно отчаявшегося человека. Он просит подыскать для него новую реабилитационную клинику, говорит, что это его единственный шанс. Я говорю ему, что скоро прилечу в Нью-Йорк.

Спустя еще один час я еду в аэропорт. Сидя за рулем, снова звоню в больницу, чтобы узнать, как идут дела у Ника. Дежурная медсестра сообщает мне, что он выписался.
— Что значит "выписался"?!
— Он выписался вопреки рекомендациям врача.
Он вытащил капельницу и катетер и ушел. Я вешаю трубку и съезжаю с автострады. Я понимаю, что если даже передоз не заставил его остановиться, значит ничто не заставит. Дрожа, я возвращаюсь домой. Ночью я лежу в постели, глядя в пустоту, а через открытое окно в комнату проникает запах жасмина.
— Карен, ты не спишь?
— А ты? — спрашивает она.
Никому из нас не удается заснуть. Я не знаю точно, что же произошло, но наиболее вероятным представляется вариант, что ломка оказалась слишком мучительной для Ника или перспектива пребывания в клиника его слишком напугала, или боль была невыносимой, и он отправился за новой дозой.
Мне представляется другой ужасный исход. Ник, измученный последними событиями и чувствующий себя побежденным как морально, так и физически, решил свести счеты с жизнью. На звонки он не отвечает, ничего.

Он звонит утром. Голос звучит слабо, похоже, что он погрузился в депрессию.
— Ник...
— Да, я знаю.
— Где ты?
Он говорит мне, что находится в своей квартире.
— Но что случилось? Зачем ты ушел из больницы?
— Я был не в себе. Не знаю. Мне нужно было выбраться оттуда.
Я представляю его в том бруклинском подвале с каменными стенами коричного цвета, где однажды его навещал - никаких безделушек и мебели, за исключением матраса на полу и комода, который Ник нашел на улице - с задернутыми шторами на окне, не пропускающими дневной свет. За вычетом того, что он сбросил ботинки, которые выкрал из шкафа в больничной палате, раздеваться он не стал. С его рук все еще свисают остатки лент, которые удерживали капельницы. Он добрался до своей квартиры, зашел внутрь и рухнул лицом вниз на матрас, словно погрузился в могилу.
Он спрашивает, приеду ли я. Я приеду?
— Что ты собираешься делать дальше?
В этот раз Ник сам говорит, что ему нужно вернуться на реабилитацию. Он умоляет об этом. Это значит, что он опустился на самое дно? Все эксперты сходятся во мнение, что когда наркоман опускается на самое дно, то потом пересматривает свои взгляды касательно лечения.

Я лечу в Нью-Йорк, чтобы помочь ему заселиться в манхэттенский центр Хазелден. Я сажусь в такси под дождем, капающим с мрачного лавандового неба, и по дороге в городе гадаю, что почувствую, когда увижу Ника. Радость от того, что он жив. Ярость из-за того, как близко он подошел к последней черте. Я жду его в холле отеля, где мы условились встретиться.
Он появляется передо мной внезапно.
— Привет, папа!
Момент встречи с Ником всегда драматичен. Несмотря на его попытки сделать хорошую мину при плохой игре, он походит на человека, пережившего голодовку. Его лицо смертельно бледное, цвета гофрированной бумаги. На нем драная спортивная куртка, надетая поверх футболки, рваные джинсы и потертые кроссовки. Мы крепко обнимаемся. Моя привязанность к нему приглушается страхом перед ним.
Ночь он проводит в моем номере. Убивая время, мы смотрим фильм ("Любовь, сбивающая с ног") и едим макароны в кафе. Он пытается объяснить, что случилось, но только потому что нам обоим надо тянуть время, ожидая, когда наступит рассвет и ему пора будет ехать в реабилитационную клинику. Опять.
После ужина мы с Ником смотрим телевизор. Самое глупое шоу из всех, что когда-либо бывали на телевидении. Молодые люди снимают друг друга на камеру, выполняя разные унизительные и нелепые трюки. Профессиональные питчеры из команды по бейсболу были приглашены туда для того, чтобы швырять бейсбольные шары со скоростью сто миль в час, целясь в промежность грязноволосых мальчишек. Когда мячи попадают в цель, мальчики корчатся от боли. Зачем они это делают? Почему кто-то решил, что будет хорошей идеей показать это по телевидению? Почему мы это смотрим?
У нас есть две кровати с теплыми белоснежными одеялами, а наши головы покоятся на пышных подушках. Начинается шоу Дэвида Леттермана.
Когда шоу уже в самом разгаре, Ник вдруг заявляет, что ему надо разобраться с кое-какими делами, прежде чем он отправится в Хазелден.
Я смотрю на него как на сумасшедшего (коим он и является).
— С делами? Какими-такими делами?
Он говорит:
— Да все в порядке. Я быстро вернусь.
— Нет, — возражаю я. — Сейчас тебе надо всецело сосредоточиться на выздоровлении.
— Но мне нужно уйти, — продолжает настаивать он, — мне необходимо кое с чем разобраться.
Он надевает кроссовки. Будучи не в силах отговорить его, я заявляю, что тогда пойду вместе с ним, тоже надеваю обувь, и мы уходим навстречу холодной ночи. Мы едем на метро в Ист-Виллидж, останавливаемся возле грязных многоквартирных домов, звоним по домофону, но нам (к счастью) не отвечают. Мы попадаем в дом вместе с индианкой, несущей продукты из магазина, и поднимаемся на пятый этаж. Я стою рядом с Ником, пока он стучит в дверь. Он говорит, что должен вернуть кому-то деньги.
В конце концов, он сдается. Я испытываю облегчение, когда в два часа ночи такси наконец привозит нас обратно к отелю. Поднимаясь на лифте, мы смотрим на крошечный телевизионный экран. Показывают мультфильм "Сильвестр и Твити".

Утром мы идем устраивать его в центр Хазелден, который располагается в величественном коричневом здании с видом на парк Стуивзант сквер. Пока он проходит собеседование, я жду в парке, сижу на скамейке. Наблюдаю за компанией мальчишек, сгрудившихся в углу парка возле металлических ворот. Их сделка по покупке наркотиков не ладится.

Хазелден - самый, пожалуй, знаменитый центр реабилитации для наркоманов и алкоголиков в нашей стране. Его главный филиал находится в Миннеаполисе, а помимо этого организация базируется в Нью-Йорке, Орегоне и Чикаго.

Это не основной их курс лечения. Ник уже пробовал два из них. Нынешний его курс лечения рассчитан на шесть месяцев, а то и дольше, в зависимости от стараний самого Ника. Вместо ускоренного курса на четыре недели "лечение наркозависимости для чайников" в больнице, тут пациенты должны попутно работать или посещать учебные заведения. Идея заключается в том, что они должны научиться совмещать свою обычную жизнь с методиками лечения. Регулярно назначаются встречи со штатными психотерапевтами, есть групповая терапия, а также обязательные к посещению собрания АА. Это хлопотно. Составлен длинный перечень правил, но зато, в отличие от других лечебных программ, тут пациенты вольны уходить и приходить, когда захотят, покуда не забывают возвращаться к ужину, присутствуют на собраниях, являются в кабинет к психотерапевту и не нарушают условий комендантского часа.

Ник машет мне, выглянув за дверь. Пора.
Я поднимаюсь по лестнице, и мы с ним сидим в широком фойе, где на стенах висят книжные полки вишневого цвета. Нам с Ником почти нечего сказать друг другу, но мы все равно некоторое время восседаем рядом на кожаном диване. Когда Ника зовет секретарь - говорит, что ему пора заселяться и нужно попрощаться со мной - мы встаем и смотрим друг на друга. Мы обнимаемся.
Он такой хрупкий, что, кажется, может разбиться на части.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик