Мы все проебываемся
Глава восемнадцатая
Глава восемнадцатая
Ночью автобус подъезжает к остановке в Чарльстоне. Ну, или ранним утром. Около двух часов ночи по ебаному восточному стандартному времени. Я не спал и ничего не ел почти три дня. То есть, те энергетические батончики, которые мне прислала мама, закончились два дня назад, а я после этого пробыл в автобусе не меньше сорока восьми часов. К тому же, моя телефонная карта сдохла где-то в центре Техаса, и с тех пор я не мог поговорить со Сью Эллен. Если она не встретит меня на стоянке, то хуй знает, что я тогда буду делать.
По крайней мере тут тепло — лучше уж быть тут, чем по ночам морозить себе жопу в Аризоне или Нью-Мексико. Но все равно жить на улице довольно паршиво, где бы ты не находился, и на протяжении последних восьмиста миль я только и мечтал, что о еде и нормальной кровати.
Я замечаю, что молюсь, чтобы она оказалась здесь.
Молюсь… как там звучит это выражение? Атеист в окопе? Именно.
Молюсь, потому что это, скорее всего, мой последний шанс. Молюсь, потому что ничего другого мне не остается. Молюсь, потому что заняться больше нечем.
Но я осознаю, что даже если Сью Эллен придет, то скорее всего будет на взводе из-за того, что я сюда приперся. Уверен, она почувствует, что находится под сильнейшим давлением, таким же сильным, как мое желание сделать все правильно, и вся эта ситуация — огромный скачок в наших с ней отношениях. Меньше всего я хочу, чтобы она выпнула меня на улицу, придя к выводу, что события развиваются слишком быстро.
Черт возьми, я заявляюсь к ней без денег и с сумкой, куда уместились все мои вещи.
Если хоть чуть-чуть на нее надавлю, то она может запаниковать. А если она запаникует, то я окажусь на улице. Так что, ситуация крайне щекотливая, сами понимаете. Я просто собираюсь вести себя как ее друг. Не буду ее целовать, не буду склонять к сексу, пусть живет как жила, делает все, что привыкла. Только в этом случае что-то может получится. А если и тогда нет, то пиздец…
Автобус глушит мотор, в салоне включается свет, а мое сердце останавливается, словно я принял дозу кокса, которая сейчас свалит меня на пол с конвульсиями.
Я дышу ровнее — по крайней мере, пытаюсь это сделать. Джинсы и футболка пропитались потом — все мое тело дрожит, несмотря на то, что снаружи тепло. Водитель вытаскивает мою сумку и гитару из отделения для хранения багажа.
На этой остановке выходят еще человек десять. Похоже, что все они точно знают, что будут делать дальше, залезают в ожидавшие их машины, разбредаются в разные стороны, бросив меня в одиночестве на пустынной стоянке — повсюду разбросан мусор, а тусклые лампы в зоне ожидания внезапно гаснут, словно их выключает невидимка.
Черт.
Сквозь густой, удушливый воздух, при тусклом свете уличных фонарей я могу разглядеть как выглядят здания по обе стороны от того места, где стою я — двухэтажные кирпичные дома офисного типа, разукрашенные граффити, с ветхими старыми квартирками, некоторые из окон забиты досками. Между домами натянуты бельевые веревки — простынки, рубашки, брюки, платья, носки и какая-то еще фигня — все сушится здесь этой теплой ночью. Едва заметный ветерок раскачивает веревки туда-сюда.
По улице эхом разносится мужской голос — что он кричит я не понимаю.
Я вешаю сумку на плечо. Ничего не остается, кроме как уйти отсюда.
Именно этим занимаются люди, когда им некуда пойти — идут и идут и идут и идут.
Так что я начинаю шагать. А потом рядом со мной останавливается машина.
— Эй, Ник, ты куда собрался?
Я оборачиваюсь, гадая не начались ли у меня галлюцинации.
Но нет, это она. Господи Боже. Она здесь. Правда, здесь. Сейчас. Прямо передо мной.
Ничуть не изменилась — зеленые, как у кошки, глаза посверкивают в темноте.
— Господи, Сью Эллен, я поверить не могу, что ты пришла!
Она улыбается и у меня перехватывает дыхание.
— Ну да, конечно, — говорит она, ее ласковый голос звучит лучше нежнейшей из колыбельных. — Я беспокоилась из-за того, что ты не звонил, но решила все равно приехать сюда и подождать тебя.
Я рассказываю ей про телефонную карту, пока запихиваю свои вещи на заднее сидение ее новенького серебристого Вольво универсал.
Я сажусь рядом с ней на кожаное темное пассажирское сидение — по телу внезапно пробегает дрожь — я замираю.
— Это так безумно сюрреалистично, — глупо говорю я.
Она смотрит прямо на меня, и она такая прекрасная, и я проделал весь этот путь сюда, и я действительно люблю ее — да, люблю — люблю сильнее, чем когда-либо любил Зельду.
Это должно быть правдой. Я продолжаю себе это повторять.
Ее бледная маленькая ручка поднимается вверх, ее пальцы легонько поглаживают меня по щеке.
— Как же я рад тебя видеть, — говорю я ей, будучи не в силах остановиться, слова сами вылетают изо рта.
Она поднимает руку выше, отводит в сторону пряди моих длинных, сальных волос.
— Я тоже рада тебя видеть, — произносит она нежно.
Мимо проезжает машина — свет фар отражается в ее глазах — ее слезы словно тени.
— Я перед тобой в неоплатном долгу, Сью Эллен. Ты мне жизнь спасла. Я тебе безумно благодарен.
Она подается вперед и целует меня. Ее пухлые губы прижимаются к моим — она слегка приоткрывает рот. Я не хочу спешить. Не хочу давить на нее. Но она сама меня поцеловала, поэтому я целую ее в ответ.
Целуемся мы с полной отдачей. Я посасываю ее язык. Я крепко прижимаю ее к себе, чувствую тепло ее тела. Она скользит щекой по моей скуле, делает передышку — прячет лицо в изгибе моей шеи — а ее руки обвиваются вокруг моей тощей талии.
— Господи Боже, — шепчет она, вытирая слезы об мою потертую футболку, заношенную чуть ли не до дыр. — До чего ты худой. С тобой все в порядке?
— Ну, — отвечаю я с коротким смешком, — я два дня ничего не ел. А перед этим столько же питался чертовыми батончиками «PowerBar».
Она отстраняется.
— Что? Ты серьезно?
— Да, я же на мели. У меня правда нет ни цента.
— Но ты ведь получишь гонорар от своего публициста, когда допишешь книгу, правда? Почему же никто не захотел одолжить тебе денег?
Наклонившись вперед, я собираюсь поцеловать ее в лоб и тут невольно улавливаю гнилостный, мерзкий запах исходящий от моей одежды и пор на теле.
— Блин, ну я и воняю, — говорю я. — Извини. Как приедем, сразу же залезу под душ. А так да, ты все правильно поняла, я получу эти деньги. Только всем пофиг. Никто из моих знакомых мне больше не верит. Тебе стоит расценить это как предупреждение, верно?
Она смеется, поворачивая ключ в замке зажигания.
Из колонок орет на полной громкости песня Джеймса Брауна, оглушая нас обоих — руки Сью Эллен двигаются хаотично, пока она пытается уменьшить громкость.
— П-прости, — она слегка запинается, не смотрит на меня.
Засмущалась, наверное.
Я говорю, что ей никогда не стоит извиняться за «Крестного отец соула». Это вновь вызывает у нее смех.
— Аминь! Слушай, Ник, ты не волнуйся. Я тебе доверяю. Я доверяю тебе больше, чем кому-либо из своих знакомых. И, кстати, твой папа меня уже попытался предупредить о том же.
Она заводит машину, и мы летим вниз по улице, проезжая не меньше половины, прежде чем разворачиваемся на сто восемьдесят градусов.
— В смысле? Он тебе звонил? — глупо уточняю я.
— Ага. Пытался убедить меня, что я должна запихнуть тебя обратно в автобус, как только ты из него вылезешь. Говорил о тебе всякое дерьмо… Да и меня, если честно, ругал за то, что помогаю тебе. Кажется, мой номер ему дала твоя мама. Ты ведь звонил ей с моего телефона, когда мы еще были в Аризоне, я правильно помню?
Я растекаюсь в кресле, с хрустом поворачиваю голову туда-сюда. Окно полуоткрыто и я могу различить чужеродную сладость во влажном южном воздух. Я закуриваю сигарету.
— Ага, — отвечаю я чуть ли не шепотом. — Черт, прости. Я звонил папе откуда-то из Техаса. Теперь точно куча времени пройдет, прежде чем мы снова заговорим друг с другом. Если вообще заговорим. Он пиздец как рассердился.
— Причем на нас обоих, — произносит она. — А ты не думаешь, что он может быть прав? Что тебе тут станет хуже?
Моя рука находит ее — коже к коже — мои пальцы прочерчивают линии по ее костяшкам — рисуют бессмысленные узоры на ее запястьях и предплечьях.
— Нет, Сью Эллен, точно нет. Ты… Ты — лучшее, что случилось за всю мою жизнь, сколько я себя помню. Это правда, веришь? Тут не может быть двух мнений.
Я вижу как ее силуэт кивает.
Уличные фонари светятся тускло-оранжевым — кровоточат на черную бумагу ночи.
Мы минуем несколько поворотов, тут и там, и я вдруг понимаю, что на улице, по которой мы едем сейчас, неровно уложена брусчатка. По обе стороны от дороги есть широкие тротуарные дорожки и высятся ряды старых домов, которые я могу описать только как «особняки в стиле Нового Орлеана» — у многих домов на крыльце висят газовые фонари, а лестницы, колонны и перила украшены причудливой резьбой, но детали я в темноте разглядеть не могу. Прямо по курсу у нас небольшая площадь с зеленой травой и живыми изгородями, в центре которой установлена большая скульптура какого-то всадника. Вдоль улицы растут гигантские дубы и на площади их тоже полно. С веток гроздьями свисают длинные спутанные клубки мха. Сью Эллен поворачивает рядом с площадью, и мы описываем, так сказать, своеобразный круг, чтобы потом продолжать двигаться по прямой. Следующая улица точно такая же, повсюду дубы, а с веток свисает мох.
Покосившиеся, ветхие особняки клонятся в сторону центральной площади — и вокруг никого. Но когда мы проезжаем еще дальше, минуя заброшенные (как мне кажется) железнодорожные пути, особняки внезапно сменяются ссохшимися мелкими лачугами с замусоренными верандами и разбитыми окнами. Спящие собаки прикованы цепями к лестничным перилам. Здесь есть мужчины и женщины, стоят на тротуаре, разбившись на группки, болтают, держат в руках кружки с пивом, курят сигареты.
Сью Эллен заезжает на большую, широкую, и практически пустую стоянку перед супермаркетом — прямоугольной крепостью с раздвижными стеклянными дверями, ослепительно-яркими посреди окружающей темноты и безмолвия. До этого момента наша поездка походила на путешествие по другому миру — древнему, полному тайн — миру загадочному и живущему черной магией.
Сразу могу сказать, что Чарльстон не похож ни на один город, где мне доводилось побывать. Здесь такая атмосфера, что чудится… будто мертвые тут действительно выбираются из могил — словно все это может быть иллюзией, весь город явился из одной из историй о потусторонних явлениях и удивительным образом растворится в воздухе на рассвете.
Ну, а теперь мы заехали в супермаркет — некий магазин под названием Крогер. Он гигантский и скучный. Теперь-то не нужно сомневаться, где я нахожусь. Я точно в Америке.
Мы выбираемся из машины и направляемся к дверям.
Я хватаю Сью Эллен за талию и притягиваю к себе.
— Ну и безумное местечко, — говорю я.
Она быстро целует меня в щеку, как маленький ребенок.
— Да, в Чарльстоне круто. Но у меня в новой квартире сейчас совсем нет еды, по правде говоря, так что ты выбери, что любишь.
Я перебиваю ее.
— В новой квартире? Ты о чем?
— А, это, — она хихикает, — совсем забыла тебе рассказать. Я согласилась доучиться тут, в Чарльстоне, а мама взамен сняла мне квартиру и дала согласие на то, чтобы ты жил со мной. Нужно только, чтобы ты платил половину арендной платы и устроился на работу.
У меня глаза на лоб лезут.
— Неужто! Не шутишь? Это просто потрясающе!
— Ага, — соглашается она, улыбаясь во весь рот. — Я все предусмотрела, не правда ли? Ну же, пойдем, купим тебе какую-нибудь еду.
Но я пока не собираюсь ее отпускать. Я крепко прижимаю ее к себе и мы долго, со вкусом, целуемся. Я думаю, что, может быть, в конечном итоге все было не зря.
Чарльстон, Южная Каролина.
Блин, никогда бы не подумал.
А Сью Эллен? Она просто охренительно безупречная. Правда, безупречная.
Черт возьми.